Период времени на границе 80-х и 90-х гг. XX в. для России стал переломным. Прежний государственный строй пришёл в упадок, и не было понятно, к чему приведут новые порядки и политические установки. В вопросах культуры страна начала синхронизироваться с миром, но синхронизация предполагает принцип сообщающихся сосудов: если один из сосудов долго пустовал, при ликвидации разделяющей их границы в него потоком устремляется то, к чему ранее не было доступа. Так можно сказать о западной культуре, которая хлынула на в некоторых вопросах почти девственную постсоветскую почву. Эмоции это вызывало разные: от восторга вседозволенности до возмущения людей, с детства воспитанных на рассказах о Ленине, у которых систематически была выработана стойкая неприязнь к «загнивающему Западу». Оригинальной фигурой в этих условиях оказался писатель и псевдоисторик Юрий Петухов. С одной стороны, он настаивал на богоизбранности русского народа, расы древних русов, стабильность и даровитость которой пытаются подорвать другие расы, своим экзистенциальным стержнем признающие коммерцию. С другой стороны, сам писатель распространял свои взгляды посредством капиталистических механизмов, принесённых этими расами-конкурентами.

Время, в которое Петухов пришёл к своей идеологической позиции, было плотным и насыщенным, полным открытий и поисков-экспериментов. Они сыпались на россиян как из рога изобилия. Это было время больших скоростей, исторические события развивались стремительно, и многие старались воспользоваться ситуацией, «ковать железо, пока горячо». Методы при этом в ход часто шли радикальные. Такое время в литературе называют пороговым, оно предполагает высокую эмоционально-ценностную интенсивность и в речевой жизни наделено метафорическим измерением («переступить порог» значит сделать решительный шаг) [1].

И Ю.Д. Петухов был настроен категорично, он сумел сориентироваться в окружающей реальности постсоветского накопления капитала, чтобы реализовать свои идейные устремления. С задачей распространения своих идей в массы, по сложившейся технологии, могли помочь радио и телевидение. Но эти медиа не были близки Петухову. Воспитанный в среде интеллигенции, он, по-видимому, предпочитал текстовую информацию, подкреплённую, однако, эффектными иллюстрациями, и не был в этом одинок. Постсоветская Россия была восприимчива к тексту – что показывает, например, популярность публицистики в 1990-е гг [2]. Петухов создал собственный печатный орган – газету «Голос вселенной», ориентированную на любителей хоррор-фантастики. Хорроры и боевики западного образца нашли благодарный и восторженный отклик у массового постсоветского зрителя. С их помощью Петухов распространял свои идеи, добавляя их в повествование как своеобразный товар «в нагрузку».

В газете писатель публиковал собственные литературные работы, «нагрузкой» в которых представляются лирические отступления с бытовой и философской рефлексией, интенции о святости русского народа и идилличности его жизни. И в вопросе временной организации текста такие вкрапления представляются своеобразной паузой в стремительно развивающихся событиях фантастических или фэнтези-боевиков, входящих в состав пенталогии «Звёздная месть», основного литературного труда писателя.

Но литературные приёмы Петухов использует не только в художественных произведениях. В.А. Шнирельман отмечает, что такие методы характерны и для его, по сути имеющих публицистический характер, псевдоисторических трудов. Важным элементом для текстов Петухова становится повтор [7]. Лексический повтор призван акцентировать внимание на определённых образах, понятиях, мотивах. Неспроста в нашем языке закрепилась пословица «Повторенье – мать ученья»: если повторять одну и ту же информацию, она запомнится лучше, а вместе с тем станет, так сказать, прецедентной. Многократно повторенные тезисы, связанные отсылками к другим текстам, создают информационное поле. Конечно, чтобы такое поле сложилось, одного автора вряд ли достаточно, но Петухов предпринимал попытки расширить сообщество, без устали транслируя свои идеи, а вместе с тем ссылаясь в выгодном ему ключе и на другие работы [7]. Тексты-корреспонденты в этом случае могли быть сомнительными, а отсылки не быть адекватными цитируемому исследованию, но в публицистике, которая во многом направлена на эмоциональное воздействие на читателя, такая стратегия встречается.

Метод повтора связывал Петухова с крупным пластом литературы – фольклором. Повторы в фольклоре, по предположению В.Я. Проппа, могут своеобразно показывать интенсивность действия. Богатырские поступки масштабами отличаются от поступков обычных людей, а поскольку сказки рассказываются детьми или непосредственными людьми, то значимость вещи или события можно усилить, повторив его характеристику несколько раз: «большой-большой», то есть огромный, «жили-жили», то есть проживали длительное время [5].

Неотъемлемой чертой волшебных русских сказок являлась повторяемость составляющих их сюжетов [4]. Это согласуется с романами Петухова, в которых отдельные эпизоды также очень похожи друг на друга. В обоих случаях можно говорить об элементе сериальности. Сказки были развлечением, когда не было ни телевидения, ни книг, поэтому для них важна была схематичность, ведущая к узнаванию. То же с романами Петухова, печатавшимися по частям в газете: повторы помогали читателю оставаться в контексте прочитанного ранее и получать новое узнаваемое приключение героя при сквозном разворачивании авторской мысли.

Функции повтора в фольклоре представляются техническими. Однако существует и фундаментальная его функция – отражение цикличности времени. Для архаичной культуры была важна смена времён года, образующая природный цикл. Эта цикличность переносится и на исторические события, что, по мнению М. Элиаде, преодолевает состояние «ужаса перед историей» [8]. И оперирование Петухова к русскому народу, к повторяемым событиям идилличной его жизни, во многом опиралось на фольклор.

Учитывая, что понимание истории писателем сложилось в пороговое время, мы приходим к важности оценки хронотопа его художественных произведений. В качестве примера возьмём роман «Ангел возмездия», первый из пенталогии «Звёздная месть».

Хронотоп представляет собой соотношение времени и пространства в литературном произведении, которые, по представлению М.М. Бахтина, неразрывно связаны друг с другом. Действительно, время и пространство – основные оси координат, с помощью которых человек мыслит своё прошлое, настоящее и будущее. Вслед за этим учёный отмечает, что хронотоп определяет и художественное единство литературного произведения в его отношении к реальной действительности. Он всегда окрашен эмоционально и ценностно [1]. Автор произведения – человек со своими представлениями о жизни и, выстраивая повествование определённым образом, он старается эти ценности транслировать. Ю.М. Лотман продолжает эту мысль, говоря, что язык пространства метафорически может говорить и о совсем не пространственных вещах. Он моделирует структуру мира, в котором не все области равноценны. Например, средневековое понятие «Русская земля» включает в себя не только географическую составляющую, но и религиозно-этническую, говорит о единственности, противопоставленной множественности других стран [3].

К категориям пространства и времени обращается и политика. Объект воздействия в ней – широкие массы людей, поэтому она активно прибегает к фольклорным и мифологическим архетипам. Эти архетипы основаны на социокультурном опыте и продолжают выполнять для общественного сознания роль смысловых ориентиров в знаково-символическом пространстве реальности. Они прежде всего эмоциональны, а не рациональны. На подсознательном уровне для нас всё ещё имеют значение экзистенциальное слияние с группой, персонификация социальных изменений в образах «героя» и «врага» и активизация мифологических представлений о времени и пространстве.

А.А. Целыковский отмечает, что для политической мифологии характерно деление пространства на сакральный центр и периферию (враждебную территорию) [6]. Слово «периферия» в романе «Ангел возмездия» непосредственно связано с опасностью. На периферии системы главный герой Иван лишился своих родителей и впоследствии отправился в эту точку вселенной, чтобы отомстить за родных. Здесь слово «периферия» обозначает лишь одно из пограничных пространств далёкого мира, населённого негуманоидами, но оно служит и своеобразным маркером территории, где располагаются враги человечества. Центром же в романе, очевидно, представляется Земля и конкретно Россия, родная страна героя, которую тот искренне любит и за которой видит будущее. А.А. Целыковский добавляет, что мир обитания социума представляется для него сакральным, так как представляет собой модель космоса (антоним хаосу), созданную многими поколениями соотечественников, а значит безопасной и освящённой традициями территорией [6].

Ценность времени в мифологическом и фольклорном представлении, средстве воздействия политики, также неоднородна и делится на время сакральное (Рай, Золотой век) и профанное настоящее. И, говоря о фольклорном хронотопе, М.М. Бахтин упоминает об «исторической инверсии», согласно ей художественное и мифологическое мышление приписывает прошлому идеал, гармоничное состояние человечества, к которому человечество может или должно в будущем прийти вновь. Историческая ось меняет крайние точки местами: «Чтобы наделить реальностью тот или иной идеал, его мыслят как уже бывший однажды когда-то в Золотом веке в «естественном состоянии» или мыслят его существующим в настоящем где-то за тридевять земель, за океанами, если не на земле, то под землёй, если не под землёй, то на небе.» [1] Здесь Петухов добавляет собственную инверсию. Рай на Земле есть, по крайней мере, корни этого Рая, он существует во время действия романа, освящён древними традициями, но от Ивана он большую часть романа далеко. Герой, чтобы отомстить, сам решил добраться до Ада, и даже до адского будущего: цивилизация негуманоидов, по их собственной характеристике, находится на более высокой точке индустриального развития, чем земляне.

Идеалом для Ивана представляется идиллическая Россия, но проблему, как представляется, он видит в том, что в далёких космических пространствах существуют враждебные существа, в соответствии с фольклорными представлениями опасные и могущественные, которые ограничивают свободу землян и могут без зазрения совести уничтожить дорогих сердцу персонажа людей. Предполагая такую потенциальную опасность, герой не видит перспективы осуществления Золотого века на Земле, поэтому пускается в опасное путешествие. Во время путешествия выясняется, что тревоги Ивана были небезосновательны: в планах негуманоидов – уничтожить Землю, сакральный центр для героя.

Притом Петухов чётко показывает, кого он имеет в виду под опасными оккупантами-уничтожителями. Социальной верхушкой негуманоидов в произведении значится некий Верховный Демократор, который произносит такие слова: «И любой является и обязан быть демократором... Вам ещё предстоит пройти долгий путь развития, чтобы окончательно избавиться от гуманистических и религиозных предрассудков, чтобы переработать человеческий, земной материал в сверхсуществ-демократоров, несущих миру новый, наш порядок...» Слово «демократия» во время написания романа произносилось в одном ряду со словами «Перестройка» и «гласность», а значит для писателя ассоциировалась с Западом, торгашеством и бездуховностью, противоположностью наполненной человеческими ценностями русской культуре. Именно западная культура, по мнению Петухова, мешала истинной расе древних русов прийти к Золотому веку, размывая границы и привнося хаос и разрушение.

Примечательно поэтому, что решился противостоять опасной инопланетной расе в романе «Ангел возмездия» только Иван. Все остальные в связи с этим говорили о необоснованной опасности и непрактичности его предприятия, неоднократно называли Ивана дураком. Это, конечно, прямая отсылка к фольклору. Основным героем русских сказок является Иванушка-дурачок, который на самом деле «дурачок» только в силу того, что более искренен и альтруистичен по сравнению с прагматичными родственниками. Но здесь мы видим и некое отражение в произведении самого автора. Ю.Д. Петухов со своими текстами также представляется «героем-одиночкой», бросающимся в бой с враждебными химерами и пытающимся любой ценой отстоять свои взгляды на мир. Любой ценой, в том числе и с использованием оружия врага. В финале романа Иван был обнаружен с лучемётом, произведённым негуманоидами. Петухов также использовал в борьбе с «демократорами» их оружие: создал собственное издательство, управлял которым как внимательный и предприимчивый менеджер.

М.М. Бахтин отмечает, что, чтобы донести свои мысли, автору нужен транслятор его идей. Здесь ему помогают маски шута и дурака, имеющие глубокие национальные корни. Шут при этом является инверсией царя и Бога, но находящегося не в Раю, а в Преисподней. Здесь человек пребывает в состоянии иносказания, обличающего дурную конвенциональность во всех человеческих отношениях [1]. Герой Ю.Д. Петухова также находится в инопланетной «преисподней», которая во многом напоминает реалити-шоу, подобное показанному в боевике «Бегущий человек» (1987). Язык иносказания в романе также позаимствован из произведений этого жанра, а вместе с тем имеет фольклорную окраску: обилие уменьшительно-ласкательных форм слов в диалогах и монологах персонажей.

Таким образом, «Звёздная месть» представляется своеобразным плутовским романом, в рамках которого герой-шут совершает путешествие по частично знакомому ему миру, разоблачая недостатки его строя. Знакомство с миром, по которому путешествует герой, необходимо для подобного рода романов: невозможно разоблачать то, чего не знаешь. Как опытный космодесантник, Иван, конечно, имел представление, с чем ему предстоит столкнуться, но многое в большом мире для него было и непонятно. В связи с этим он задавался вопросом: если Землю создал Бог, значит ли это, что и вся враждебная вселенная создана им? В голове Ивана были следующие размышления: «Нет, он человек! Он создание Божье, а не комар, не слизняк, не червь! Но ведь и те – создания Божьи?! Ивану припомнились слова, звучавшие гордо, но без гордыни – По Образу и Подобию! Вот именно, именно так! Нет, не червь, не вирус, не жаба! Он Человек – Существо мыслящее, Созданное по Образу и Подобию Божиему! А стало быть, он не лягушонок в реакторе, стало быть, и ему место найдется в любой точке этого Созданного Мира!» Здесь мы снова видим экзальтированный повтор, звучащий как мантра, но важнее другое. Открывшийся для постсоветских людей мир был таким же космосом, в какой-то мере изученным, а в какой-то – непредсказуемым. Глобализм пугал. И Ю.Д.Петухов подобно Ивану, по-видимому, задавался вопросом, весь ли этот мир создан Богом. Здесь можно обнаружить некие оттенки постсоветской теодицеи.

Петухову хотелось чувствовать важность, индивидуальность своего народа в текущее неопределённое время. Поэтому он представлял себя подобным шутом, позволяющим себе обличать то, чего в полноте не знал. Он видел свою миссию пророка богоизбранной расы, который, если нужно, может воспользоваться и орудием врага. Это ещё одна инверсия писателя – поражать врага его же оружием. Этим Ю.Д. Петухов подчёркивал находчивость своего этноса, который настолько талантлив, что не пропадёт нигде. Религиозные же пророки издавна славились своими текстами, поэтому текст для фольклорного пророка Петухова стал главным оружием.

Этот текст был написан Ксенией Тихомировой в рамках исследовательской программы, при подготовке к съемкам фильма «Петухов : петухов».

Ксения Тихомирова (*1988, Фурманов) — филолог, педагог, художница. Главная область ее интереса — синтез искусств, вступающих в диалог друг с другом, а также с элементами реальности, которые рассматриваются в арт-плоскости в духе тотального искусства. Участница сообщества «К-фитнес». Живет и работает в Москве.

Под редакцией Ивана Щеглова.